«Я не учился ползать и стрелять.»

Я не учился ползать и стрелять.

Земля воззвала — и оставил парту.

В военкомате старенькая мать

То на меня смотрела, то на карту.

И я крепился, чтоб не крикнуть: «Ой!»

Сказал ей только коротко: «Так надо».

Шатаясь, мама шла по мостовой,

Рукой касаясь гладкого приклада.

А он мне чуть ли не по пяткам бил.

Но по разбитой вдребезги дороге

Я в неизвестность гордо уходил,

Хотя и ныло сердце от тревоги.

Чем дальше шел, от гнева распалясь,

Тем беспощадней делался и строже,

И становилась мне родная власть

От боя к бою ближе и дороже.

В госпитале

Бой, грохоча, Дубровку выжег.

А я упал, потом привстал,

Но сил ни капельки не выжал

И жить, казалось, перестал.

Потом почуял: кто-то поднял

Меня, хотя и не легко.

И я чутьем каким-то понял,

Что медсанбат недалеко,

Что я лежу на волокуше

В каком-то жарком полусне,

Что дует ветер прямо в душу

И шарит лапой по спине...

А я метался и в постели —

Она была остра, как нож.

Но слышал:

— Что ты, в самом деле?

Не умер — значит, поживешь!

И наклонялась санитарка

С холодной грелкой надо мной.

А я кричал ей:

— Жарко, жарко!

Когда остудят шар земной?

Из писем

* * *

Нет, не просто меня убить.

Извещенье придет — не верьте.

Чтобы Родине вечно жить,

Я не кланяюсь подлой смерти.

А когда упаду я вдруг

Под орудийную перебранку,

Знайте: мой закадычный друг

Без приказа пойдет под танки.

Так что смерти на фронте нет,

Хоть сердец отгремевших — много.

Жив. Здоров. Сердечный привет.

Нас на запад ведет дорога.

* * *

Принесу, войдя не постучав,

Запах дыма, горький привкус пота.

Скинешь ватник с хрупкого плеча:

Покрасивей быть тебе охота.

Только это вовсе ни к чему.

Кто наряд ославит и осудит?

Я, целуя, крепко обниму,

И любовь все горести остудит.

Я пока за тридевять земель.

Здесь ребята яростны, ершисты,

И свинца такая карусель,

Что летят ко всем чертям фашисты,

И дымится рваная земля.

...Через доты, надолбы, траншеи

Я приду к тебе, и тополя

Под окошком вновь похорошеют.

* * *

Здесь, подо Мгой, такие же рассветы.

И если нету шквального огня,

То слышишь соловьиные дуэты

И землянику видишь возле пня,

И шмель гудит над бруствером покатым,

Как будто сенокосная пора.

В минуты эти память у солдата

Бывает по-особому остра.

А в том и жизни нашей, видно, сила!

И я пройду через железный шквал.

Вот только б ты, родная, не забыла,

А я тебя нигде не забывал.