Гвоздики

Вдоль Невского автобусы гудели.

Лилась толпа. Игла была ясна.

Кто помнил, что когда-то при обстреле

Была опасна эта сторона?

Теперь здесь все привычно и знакомо.

Но задержись, хотя б на краткий миг,

Перед плитой на сером камне дома

И огненным под ней пучком гвоздик.

Кто положил их? Ленинградец старый,

Бывалый ополченец грозных дней?

Вдова, вся в черном? Юноша с гитарой?

Или студентка с челкой до бровей?

А может быть, девчушка, галстук красный

Наследница и горя, и побед —

Стояла здесь, на «стороне опасной»,

И слушала, что говорил ей дед?

Текло с Невы дыхание прохлады,

Витринами сверкал обычный дом

Перед притихшей внучкою Блокады,

Которой все казалось только сном.

И ярче, чем снарядов посвист дикий,

Давно похороненный в тишине,

Пылали победившие гвоздики

На этой солнцем залитой стене.

Чайки Ленинграда

Крылом срезая пену на лету

С волны, завитой круто, как береста,

Они кружились на своем посту

В осенней мгле у Кировского моста.

С трудом дышала черная Нева,

Вслепую бились лодки у причала,

И где-то заливало Острова,

И вновь вода в каналах набухала.

Так было и тогда, в суровый год.

Нет только чаек. Все давно на взморье.

Нева пустынна. Мелкий дождь идет.

Бессонный город день и ночь в дозоре.

Прожекторы мглу неба бороздят.

Когда врага поймает их скрещенье,

Сухого треска слышится раскат —

Зенитки бьют во вражеские звенья.

Крутясь, в воздушные ныряя рвы,

Разрывами кромсая тьму на части,

Там бой идет меж чайками Невы

И коршунами самой черной масти.

Гоня врага за вознесенный шпиц

Над тенью в ночь окутанных строений,

Там на мгновенье краснозвездных птиц

Проносятся стремительные тени.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я вновь все это вижу сквозь года.

Минувшее опять воскресло зримо,

Хоть не могло остаться и следа

От колких вспышек и крутого дыма.

Спокойно дышит мирный город наш,

И чайки по привычке неизменной

Показывают высший пилотаж

Над невскою вскипающею пеной.

Пилота с чайкой сравнивать не след,

Тем более в его работе ратной,

Но ленинградцам тех суровых лет

Простейшая метафора понятна.

Была в тех птицах боевая стать,

Им наша память — вечная награда.

Мы «чайками» привыкли называть

Защитников воздушных Ленинграда.

Полдень Ленинграда

Ветер взморья поднимает чаек,

Над Невою тает влажный пар...

По-морскому полдень отмечает

Пушки петропавловской удар.

Как он не похож на тот зловещий

Рык бульдожий из глухой норы,

Что всегда отрывистей и резче

К нам с Вороньей доплывал горы!

В том была бессильная досада,

Злость, перегоревшая дотла,

Оттого, что стойкость Ленинграда

Разнести в осколки не могла.

Нашей пушки гром — иное дело.

Мирный вестник трудовых забот,

Он плывет торжественно и смело,

Отмечая суток поворот.

Дружно в это самое мгновенье

Ленинградцы свой равняют строй,

Малых и великих дел свершенье

Проверяя стрелкой часовой.

Полдень Ленинграда! Возвещенный

Гулом прокатившейся волны,

Разбудивший старые колонны

И кварталы новой белизны,

Ты для нас привычный братства вестник,

Проходящий через все года.

Вдохновитель неустанной песни

Гордого, как город наш, Труда.